Николай Романов - "Байкеры"

Байкеров великое множество. С каждым годом число желающих умчаться от самого себя прибавляется. Но все равно их меньше, чем в любом другом большом Городе мира.

Увеличились также количество и длина трещин на асфальте, на тумбах гранитного парапета, на широких ступенях каменных лестниц. Трещины стремительно растут. На манер паутины они накрыли Смотровую, сливаясь с многочисленными ложбинками и овражками, процарапанными на склонах холмов, получивших от равнинных жителей Московии необоснованное название «горы». Трещины похожи на крупноячеистую сеть, забытую рыбаком, который отгреб в туман в поисках более щедрых на добычу омутов.

Бешеные заняли крохотное кафе, притулившееся у гранитного заборчика, отделяющего асфальт Смотровой площадки от крутого речного обрыва.

Кей лениво развалился в жестком пластмассовом кресле. Он курит и рассматривает плещущееся там, внизу, мотоморе. Остальные Бешеные застыли вокругстола черными изваяниями. Они молчат. Тишина за столом иногда прерывается резким скрипом мертвой кожи, когда кто-то тянется к пиву или вытаскивает зиппо.

Стая с явным безразличием рассматривает широкую полосу разноцветного металла, вытянувшуюся вдоль дороги и теряющуюся в скудно освещенной дали. Полоса беспокойна, она движется и волнуется как море, по ней пробегают большие и маленькие волны, с грохотом накатывающие и мгновенно затихающие: группки байков прибывают, чтобы занять место других, исчезающих в ночи.

Прибой бьет о Смотровую, к удовольствию праздной публики выбрасывая на прибрежный асфальт живописных байкеров и их долгоногих подружек.

Металл байков, как радуга над прибоем, всеми цветами сверкает в бледном свете уличных фонарей и ослепительном сиянии фар. Если встать спиной к реке, то слева все больше темные, черные, с редкими вкраплениями ярких пятен, чем правее — тем цветовая гамма разнообразнее.

Слева — зона отечественной техники, оппозитов и производных от них. Это порождения травяных миражей, клонированные безумными мастерами в дебрях мастерских, в которые не отважится заглянуть даже самый отпетый бродяга. Оппозиция оппозитов всем и всему неизменна и только крепнет с годами, как черное вино нечистой силы.

Справа прочно обосновались те, для кого жизнь — сакэ с медом и гейша с пухлыми губами. Счастливые обладатели японцев, прикатившие на ежегодные смотрины железа, хрома и кожи, — богатые покупатели плодов высоких технологий. Обеспеченный люд бережет чистенькие байки, ставит в стороне от оппозитов. Не хотят, чтобы на шикарную седельную кожу бухнулся пьяный вдрабадан скамейкер, или хром цилиндров ободрал владелец замызганного агрегата, вынырнувший из темноты с бутылкой водки за отворотом дешевой косухи.

Они все здесь. Смотри.

Хищно изогнутый мощный корпус Ниндзя, словно вырезанный из мрамора великим мастером эпохи Возрождения.

Смирный с виду Вулкан, притворяющийся домашним животным, но обнажающий свирепый нрав уже через пару секунд в разгоне и распугивающий неповоротливые «кроватные» джипы.

Безмятежные кроссовые байки, уверенные в крепости своих легированных скелетов.

Вольно раскинувшийся шестицилиндровый Голд Уинг, символ абсолютного счастья на двух колесах.

Гордо вскинувший рога и напряженно присевший на широченную заднюю шину Шэдоу.

Мускулистая Магна со слипшимися внутренностями, доступными лишь глазу и пальцам механика со степенью магистра байкометрии.

Настораживающе-приземистый Мародер, готовый тихо скользнуть в любой просвет в толпе.

Интрудер, самодовольно оглядывающий публику взглядом индивида со здоровым и сильным сердцем, настолько сильным, что приходится удерживать этого двухколесного черта на повороте.

Не похожий ни на кого, кроме себя самого, Ви-Макс, ревом четырех цилиндров собирающий в пучок и скручивающий в тугой канат тысячу байкерских чувств.

Уайлд Стар, пружинящий на широченной резине, как присевший перед финальным этапом профи-триатлонист.

Сексуальные формы обнаженного двигателя гордой и прекрасной Валькирии.

Звезда Королей — великий и ужасный крейсер — отжимающийся напряженно вздувшимися бицепсами-кожухами широченной вилки от просевшей под его тяжестью земли.

Стайка изогнувших спины Вираг, дьяволиц, шепчущихся о грядущем слете на Лысой горе.

Дрегстеры — груды сверхпрочного железа с нагло выставленными напоказ карданными валами.

Ретро-байки — вызывающе древние и царапающие взгляд острыми углами неуклюжих рам.

Самоделки, переобутые в импортную резину, туго облегающую лишенные крыши, высоченные передние колеса, с уткнувшимися во вселенскую бесконечность вилками-телескопами и крохотными жестяными клизмами-бензобаками. Самоделки, приходящие в себя на свежем весеннем воздухе после мерзлого гаража, где лопнувшая батарея залила мотоцикл электролитом. Самоделки, сегодня переставшие играть роль мебели в квартире на девятом этаже, куда в прошлом октябре затащила байк четверка опухших от перепоя парней.

Рэт-байки — черные вонючие уроды, смахивающие на взорванный мусорный бак, поставленный на колеса нуждающимся в принудительном лечении параноиком.

Кей привстал, чтобы разглядеть ХаДэ в толпе. Друг задумчиво застыл в группе Харлеев, принадлежащих Бешеным. ХаДэ предпочитал компанию своих: Дайна Глайд и Электра Глайд, Софтейл, Бэд Бой и Фэт Бой, Роуд Кинг и Спортстер. Семейство «Харлей-Дэвидсон».

Почему все так? Уже никто не помнит. Забыли. Байкеру позарез необходимо объявиться на открытии сезона: показать, что он на аппарате и за зиму не слез.

Кей поймал на себе понимающий взгляд Капеллана. Кивнув и улыбнувшись, Капеллан произнес, поглаживая окладистую бороду:

— Сегодня здесь все равны. Как в саванне, во время «водяного перемирия». Тигры и антилопы бок о бок лакают остатки воды. Тишина и покой. Это я образно.

Кей не возражал. Капеллану виднее, он по образ м и образам специалист, что подтверждает его подлинный диплом об окончании духовной академии. Действительно, драк пока нет, но вот насчет недостатка жидкости и воцарения тишины он не прав.

Подходившие к столу знакомые выражали сочувствие и в память о покойном охотно выпивали водки. В толпе Кей уловил пару раз произнесенное «золотой мотик» и еще «белая тачка».

Он спросил Капеллана, что тот думает про «золотой байк».

— А я и не думаю, — бывший поп взглянул Кею прямо в глаза. — Я уверен. Это — кара Господня за прегрешения наши.

Больше на эту тему не говорили. Байкеры сидели вокруг столиков, у них на коленях пристроились тихие подружки. Молчали, курили и ждали. Что-то должно произойти… Когда же, когда? Ничего не происходило, и оставалось одно — напиться.

Рекой лилось пиво, бесперебойно доставляемое отрядами гонцов. За недорогим пивом из маленьких магазинчиков в основном отправлялись те, кто «слева». «Правые» предпочитали приобретать пиво, что подороже, но тут же. И поглощать его вместе с сосисками, посматривая на свои байки.

Что до тишины… Рев суперсильных двигателей едва перебивал восторженные крики скамейкеров, поджидавших приятелей, с которыми не общались с прошлого сезона. Периодические взрывы радостного мата свидетельствовали о том, что прибыла очередная партия пива или кто-то сумел раздобыть денег для продолжения веселья.

Кея вывел из задумчивости Злой, нервно бросивший:

— Видели Ступора? Мы с ним еще в прошлом году собирались спиц добавить на заднее колесо.

На столе перед Злым лежал его шлем, обтянутый кожей и покрытый швами, прошитыми крупной ниткой, из-за чего шлемак походил на голову чудовища Франкенштейна. Злой полез в карман за своим вечным спутником — эбонитовой палочкой. Нервно погладил пальцами гладкую черную поверхность и почему-то зашелся кашлем. Переложив эбонитовый стерженек в левую руку, правой свирепо почесал грудь, обнажив татуировку: полдюжины человеческих ушей болтаются на веревочке.